После Шоколадной Войны - Страница 66

Картер сидел рядом с Арчи Костелло.

Он не смотрел на Арчи на протяжении всей программы.

И Арчи - он так же не смотрел на Картера.

Арчи будто бы не смотрел никуда. Он пялился на сцену, но он не смеялся, не стонал, не тряс головой, как это делали другие, например, сидящие перед ним. «Забавные пародии», - подумал Картер, хотя он сам также не смеялся. Пародия могла ему понравиться и показаться даже очень смешной, но он не видел необходимости смеяться. Что-то было смешно - ну и что тут такого?

Во-первых, Картеру было неудобно тихо сидеть рядом с Арчи. Картер не любил тишину, когда казалось, что Арчи выглядит довольным, хотя при этом сидит неподвижно, словно в трансе, Картер пожал плечами и также заставил себя сидеть тихо. Другие члены «Виджилса», поглядывая на Арчи и на Картера, не переговаривались, но всё-таки реагировали на сумасшедшие проделки актёров на сцене. Они хохотали над хорошими шутками и хмурились над теми, что не производили впечатления. Было также немало и неудачных пародий, наверное, потому что в этом году мало, кто осмеливался над чем-нибудь шутить. Пародии главным образом должны были отражать жизнь в «Тринити»: домашние задания, шкафчики со сломанными замками, холодные батареи зимой, и остальные неудобства школьного двора. Это было не сценическим материалом, а реальной жизнью.

Картер шевельнулся лишь раз, когда нужно было взглянуть на часы. Он с нетерпением ждал конца представления. Он старался не думать о гильотине. Он изо всех сил пытался удалить эти мысли из своего сознания, словно стирая музыку с магнитофонной ленты.

И всё это время, также как и Арчи, он сидел безразлично, глядя в никуда, словно мог так сидеть бесконечно, целую вечность, хотя он знал, что для Арчи не существовало ни вечности, ни небес, ни ада.

Мгновение.

Сцена опустела, и овальное пятно яркого света мягко осветило гильотину.

Воцарилась тишина.

Рассаженные в зале тела подались вперед, колени напряжённо сжались, лица резко поднялись вверх, глаза засверкали. Вся аудитория была поймана единой реакцией, в одинаковой позе, будто бы кто-то один умножился в зале, уставленном множеством зеркал.

Даже само помещение школы, казалось, ощутило это особое мгновение, хотя Картер понял, что никто и не мог бы угадать, что произойдёт дальше.

На центр сцены вышел Оби. На нём был опрятный тёмный костюм, рубашка в клеточку и чёрная в белый горошек бабочка-галстук, следом за ним появился Рей Банистер, в таком же костюме и в такой же бабочке-галстуке. Он остановился позади Оби, словно на том месте его ноги приклеились к полу. Между ними была гильотина. Оби сощурившись посмотрел в зал, встретился глазами с Картером и кивнул.

Картер коснулся плеча Арчи, но при этом, даже не взглянув на него.

- Пора, - сказал Картер, словно охранник из кинофильма про тюремную жизнь.

Арчи встал на ноги и отдёрнулся от прикосновения пальцев Картера - так же, как и заключенный из того же кинофильма.

На этот раз кочан капусты не разлетелся в тысячу мелких кусочков, как это было в подвале у Рея. Вместо этого, лезвие точно прошло через изгибы капустных листьев и так стремительно, что глаз не смог бы уловить, когда кочан раскололся на две части, одна из которых осталась на плахе, а другая запрыгала по полу и затем закрутилась, чтобы потом замереть на краю сцены в нелепой вопросительной позе.

В зале воцарилась устрашающая тишина. Все уставились на присутствующих на сцене: на Рея Банистера, стоящего около гильотины, на его руке в доли дюйма от кнопки, на Оби, стоящего около него, несколько скрытого от аудитории, и Арчи, спокойно стоящего позади гильотины и разглядывающего аппарат, словно это был лучший из товаров на витрине, из когда-либо представленных его глазам и плюс ко всему - Картер, большой и крупный, словно телохранитель, которого не волнует, кого он охраняет. За подобной пропасти тишиной последовал глубокий коллективный вздох, показавшийся Картеру порывом ветра, сдувающим всё со сцены за кулисы.

Рей поклонился, снова вышел на авансцену и произнёс: «Voila» - в его лучшем подражании истинным французам, но, почувствовав, что его голос был слишком мягким и тусклым, он прочистил горло, и снова, на этот раз уже жестче и громче он произнёс: «Voila!».

И вдруг, непонятно почему вся аудитория засвистела и затопала ногами, словно кто-то удачно приземлился или первым добежал до финиша. Рей загорелся от удовольствия - он ещё ничего не совершил, он лишь ждал, пока все не увидят настоящий фокус, и он поклонился снова.

Оби мягко поторопил его, напоминая ему его следующий шаг, и Рей нахмурился, неохотно сделав шаг в сторону, чтобы жестом представить Оби.

- И теперь, - в полный голос провозгласил Оби. - Весёлая интродукция! - слова отскакивали чётко, словно горошины, как учил его Рей: «Ве-сё-ла-я инт-ро-дук-ция!».

Публика снова притихла.

Оби взглянул на Картера, и тот подтолкнул Арчи.

Арчи перестал разглядывать гильотину и начал смотреть куда-то вдаль, за пределы аудитории. Он еле заметно улыбнулся, словно нашел всё это очень и очень даже забавным, но совершенно не имеющего к нему ни малейшего отношения: он просто представил себе своё тело чем-то совсем обыденным, вроде книги, на какое-то время взятой в библиотеке.

Руки Оби зачесались от зуда, словно в них что-то закололо изнутри. Он понял, что это от волнения, примерно от такого же, как у олимпийского чемпиона в ожидании выстрела стартового пистолета, перед тем как умчаться вдаль, к олимпийской победе, когда от радости и стремления поёт душа, и оживляющая энергия разливается по телу сладким зарядом. Он был слишком зол на Арчи, который уже стоял около гильотины, затем опускался на колени и клал свою голову на плаху. И Оби наблюдал за тем, как Арчи делает это легко и просто, будто бы всё это он репетировал заранее. Его тело как всегда было свободно и раскрепощено, все его движения были легки, непринуждённы и почти ритмичны. Оби ненавидел хладнокровие Арчи и особенно в моменты, когда тот его демонстрировал, ведя себя ещё более отчуждённо, когда он наоборот должен был бы не находить себе места или по крайней мере быть в некотором замешательстве.