После Шоколадной Войны - Страница 68

Он слышал, как что-то щелкнуло в механике гильотины, освобождая висящее дамокловым мечом лезвие.

Ему казалось, что лезвие опускается слишком медленно.

И он впервые подумал о крови.

Обо всей крови.

В тот момент лезвие со свистом остановилось на конечной позиции.

---***---

Уходящие вдаль железнодорожные рельсы напоминали ему серебряные цепочки его матери, разложенные на полках её стеклянного буфета и красочно сверкающие в сумеречном свете.

Свесившись через перила, он ощутил головокружение, которое показалось ему приятным и увлекательным, и он отодвинулся от перил и начал молиться: «О, Пресвятая Мария, несущая добро и благодетель…» - он вздохнул, не зная о чём молиться дальше? Молитва теперь ничем бы не помогла. Молиться было слишком поздно. Он испортил всё - абсолютно всё, но не стоило портить ещё и этот заключительный акт.

Он поднял голову и вслушался: в шаги на ступеньках, в шум машин, которые могли бы проехать мимо.

Не было слышно ничего и никого.

О, он был достаточно умён и знал, что в резиденции был полный провал. Он позволил Брату Лайну так себя обмануть, после чего ему пришлось уносить оттуда ноги и скрываться, словно животное - хитрое животное.

Он пробирался через улицы Монумента, перебегая от машины к машине на автостоянках. Где-то вдалеке он слышал рёв полицейских сирен и чувствовал, что за ним охотятся. Словно в кино…

Кино! Конечно же, кино!

Он купил билет на дневной сеанс в «Синема-3». Пригнувшись, он вошёл в тёмный зал и занял свободное кресло. Он осмотрелся, в зале сидело лишь несколько человек. Он не знал, как назывался фильм, и лишь отдалённо узнавал актеров на экране: кажется, это был Дастин Гофман, которого он всегда путал с Аль Пачино. Вцепившись руками в колени, он выжидал. Он выбирал момент, когда он снова сможет выйти на улицу. Он хотел вернуться домой, но понимал, что это невозможно.

Теперь, стоя на мосту, он вслушивался. Он слышал, как с шелестом резины по асфальту приближается машина, свет фар которой разрезает мрак. И это заставило его почувствовать себя насекомым, всеми конечностями вцепившимся в стену. Но свет фар прошёл мимо, рёв мотора понизился и начал удаляться.

Он заглянул вниз за перила. За ними был долгий путь до последней «точки над его «и».

«Или сейчас, Дэвид, или никогда. Последнее, что ты можешь сделать, так это исправить свою ошибку, спастись, уйти от всевозможных унижений».

Он обеими руками вцепился в перила, проверяя, насколько они прочны, а затем поднялся на них, стал обеими ногами, нагнулся и посмотрел вниз в темноту, пытаясь оценить высоту. Примерно, двести футов. До блестящих рельсов.

Это было лучшее решение, путь без преград, свободный полет, по воздуху, словно прыжок с вышки в бассейн и уход под воду, а затем сладкое забвение, навсегда. И больше - ничего. И никому никакого вреда, лишь только самому себе, что уже не имеет никакого значения.

Он медленно и аккуратно слез с перил и стал на узкий бетонный выступ шириной примерно в фут. Надо было не потерять равновесия и, не приготовившись, не упасть раньше времени.

Из него вырвался стон.

Звук грусти и тоски.

Но кричать уже было слишком поздно.

Он так долго ждал этого момента, этой команды - столько дней, недель, месяцев.

Он сделал глубокий вдох, наклонился всем своим телом, глядя во мрак ночи, в готовности оттолкнуться от края бетонного выступа, от края жизни, выставив руки вперёд, понимая на себя удар о приближающиеся рельсы.

«Прощай, мами…»

«Прощай, папи…»

Он называл их так, когда ещё был совсем маленьким.

«Прощай, Энтони. Маленький Тон-Тон…» - он любя так дразнил своего младшего брата.

Он замер. И теперь глубокая тоска и размышление о том, насколько всё могло бы быть хорошо.

Всё, что ему нужно было сделать, лишь отпустить руками перила, выставить их вперед и притвориться, что он ныряет, словно лебедь или чайка, заметив под водной гладью рыбу, чтобы схватить её и затем на лету съесть. И затем будет полет, и воздух будет трепать его кудрявые волосы.

И он сделал именно это.

Он расслабил руки, позволив пальцам освободиться от бетонного ограждения. В то же время он расправился, выгнул грудь, шею, последний раз посмотрев на усыпанное звёздами тёмное небо. Он видел огни приближающегося поезда и слышал хриплый кашель паровой машины. Он оттолкнулся ногами от края пропасти, и зевающая пустота начала заглатывать его немым вдохом. Он падал. Воздух всё сильнее и сильнее гремел в его ушах. Но это не был прыжок в воду, а лишь падение…

«Мама, я не хочу… не буду…» - Ужасная вспышка ясности подобно молнии пронзила его сознание: - «…что я делаю?.. Мама… Папа…»

Отчаянная попытка удержаться за уходящее мгновение, ухватиться в попытке остановить падение. Но он падал. Мост уже был позади, и он кувыркался в воздухе - вместо того, чтобы ровно, нырнуть вниз головой…

Удар его тела о бетонные шпалы прозвучал вместе с криком.

Но он его не слышал. Пустота целиком поглотила его бытиё.

---***---

- Ты хотел меня убить, Оби.

Голос Арчи был смягчен своего рода страхом, и его глаза были широко раскрыты. В них было недоверие собственным словам.

- Правильно, Арчи.

- Но ты бы этого не сделал, Оби, не так ли? - к Арчи вернулся его старый знакомый голос, всё такой же небрежный и с нотками презрения.

- Что ты имеешь ввиду, говоря, что я бы этого не сделал?

- Лишь только то, что я говорю. В последний момент ты струсил.